Волк насторожился - Страница 48

– Заговор…

– Велл, – кивнул Данил. – Только заговоры – удел сильных. И хитрых. А ты не хитрый, ты хитрожопый. Тебе на роду написано было плясать под дудку… – Он отвел пистолет, потом вовсе заткнул его за пояс. – Дай-ка лапку…

Вынул из папки небольшой никелированный пистолетик, сунул его в правую руку Соколику (дав крепкий подзатыльник, когда тот попытался шарахнуться), старательно свел пальцы на рукоятке, прижал. Сунул пистолетик в чистый целлофановый пакет, а пакет – обратно в папку. Удовлетворенно хмыкнул:

– Ну, вот ты и убивец вдобавок… Дай-ка сигаретку, у тебя всегда хорошие. И сам закури, помогает. Выпить есть?

Соколик, отчаянно кивая, показал на полированную панель. Данил принес оттуда бутылку и рюмки, все время держа собеседника в поле зрения. Разливая, фыркнул:

– Я-то думал, к двери кинешься, нацелился пресечь… А ты еще хлипче, чем мне казалось. Милый, нужно было держать в столе пистолет, засветил бы мне в лоб, и доказывай потом… Я, конечно, не подставился бы под пулю так просто, но все равно, следовало побарахтаться.

– Зачем вы… – Соколик кивнул на папку.

– Это? – Данил смотрел на нее так, словно увидел впервые. – Ах это… Да видишь ли, Каретникова кто-то хлопнул не далее чем полчаса назад. И свидетели есть, на тебя показывают. А теперь есть и пушечка…

– Я был в кабинете…

– Подумаешь, – сказал Данил. – Выясню точно, когда тебя в кабинете н е б ы л о, свидетели показания подысправят. Главное, пистолетик тот же самый, можешь мне поверить. Есть еще кое-какие расписки и кое-какие счета, есть видеозаписи, где ты лялек валяешь прямо по ковру… Да много чего есть, откровенно говоря. Подумаешь, сам составишь полный список. Коттеджик есть кирпичный, две машины в гараже, жена в брюликах, дочка в МГУ… Ну чего тебе не жилось, козел?

– Меня заставили…

– Ну конечно, – сказал Данил. – Раскаленным железом пытали.

– Значит вы… Каретникова…

– Да что вы такое говорите, сокол мой ясный? – изумился Данил. – Не я, а вы, родимец. Совесть чекистская в Максиме заговорила, вспомнил он заветы Железного Феликса и совсем уже собрался предать гласности ваши темные махинации, пятнающие ряды реформаторов. Вот вы его за это и насмерть убили из пистолета. Лежит сейчас Максимушка холодный и неживой, а милиция из него пули достает, в лупу разглядывает, родное ФСБ клятву мести над хладным трупом произносит… Может, съездим и посмотрим? Да не закатывайте глазки, шучу…

Максим был живехонек. А пистолетик, красивый снаружи, внутри пришел в полную негодность. Но Данил не собирался посвящать эту мразь в такие тонкости. Он не чувствовал ни малейшего удовлетворения, ломая продажную шкуру – просто следовало сработать на совесть, притоптать каблуком и растереть. Были, конечно, все упомянутые козыри – но столичная комиссия совсем другие бумажки будет листать, свои…

– Но вы же понимаете, что на следствии непременно заденут и ваши дела…

Ага, вот так? Тем лучше… Смирился со следствием…

– Наши дела? – улыбнулся Данил. – Это которые?

– Всякие…

Данил нагнулся к нему (Соколик инстинктивно отшатнулся), пощупал лацкан пиджака из заморской ткани с переливами:

– Костюмчик на тебе, каких и я не ношу, а ведь я тебя побогаче… Наши дела? Разные и всякие? У наших дел есть одна интересная особенность: от них не остается ни единой бумажки, а исполнители попадаются такие, что молчат, как рыбы. Зато на тебе бумаг… Милый, в лагере плохо. Только я бы там выжил, а тебя через пару дней заделают пидером… Газетки читаешь? А может, думаешь, я тебя разыгрываю? Ты позвони на фирму и поинтересуйся насчет Максима… Или плохо меня знаешь?

Соколик его знал хорошо, даже слишком.

– Никто тебя не заставлял, – сказал Данил. – Просто в один прекрасный день к тебе пришли люди. Покрепче тебя, но в итоге – тоже не столь хитрые, сколь хитрожопые… И объяснили, что перевороты устраивают не только против королей и парламентов. Красочно расписали твою будущую долю. А ты хапнул крючок… Как Каретников. – Данил перешел на полтона помягче. – Только ты можешь оказаться более счастливым. По одной простой, даже где-то примитивной причине: тебя нет смысла заменять. Давно сидишь, дело освоил, если периодически постегивать тебя плеткой, чтобы не особенно взбрыкивал, можешь красоваться в этом кресле и дальше. Я тебе дам шанс. Но и ты мне сейчас отдашься, как распутная школьница – умело и пылко… – Он достал диктофон, проверил, не смотана ли кассета к началу. – Тебе задавать наводящие вопросы, или сам смекнешь?

– А говорили, вас убили…

– Каретников?

– Да. Звонил утром…

– Трудно меня убить, – сказал Данил. – И Фрол, как видишь, жив (он с превеликой радостью увидел по лицу Соколика, что угадал). Представляешь, что будет с твоей дочкой, если он рассердится?

– Только отдайте пистолет…

Данил полез в папку:

– Отдать я его не отдам, его еще выкинуть нужно – так, чтобы до скончания века не нашли. А пальчики – изволь. Видишь, честно вытираю платочком. Только если начнешь вилять, я тебе рубану по башке и, пока будешь валяться, пальчики опять и оттисну…

«Фантасмагория какая-то, – подумал он. – В бывшем кабинете второго секретаря обкома, пережившего четырех генсеков, сидит дешевая мразь, какую сломает за пять минут начинающий „бультерьер“ с Киржача. И эта мразь мелькает по ящику, мотается по заграницам, хлебает на раутах ананасы в шампанском… Положительно, о старых хозяевах этих кабинетов можно сказать немало гадостей и припомнить немало грехов, но они были – м у ж и к и…»

– Ну, душа моя, исповедуйтесь… – сказал он, положив диктофон на стол. – Анжелка пробдит, чтобы не помешали, она девочка исполнительная…