Через час с лишним они въехали в деревеньку, где ночевали. Огромные грузовики неспешно прокатили по главной и единственной улице, возвышаясь над домишками. Побрехивали собаки. Никто не обратил на них внимания, да и не было никого ни на улице, ни в огородах, только дедок, обстругивавший какую-то жердину у крыльца, поднял голову, глянул равнодушно, как на пролетевшую ворону.
Комитетский «уазик» с эмблемой стоял на прежнем месте. Теперь, при дневном свете, Данил увидел над крыльцом флаг с черепом и костями – благородный пиратский штандарт, судя по виду, был изготовлен кустарным способом из портянки. Солдатики от безделья развлекались, как умели.
Один сидел на крылечке, поставив автомат меж колен, и смотрел на остановившиеся грузовики блаженно-пьяным взглядом. Данил спрыгнул, повесил на плечо Борусову бесшумку и пошел к крыльцу. Солдату было лет двадцать пять, судя по синевшим на могучих плечах татуировкам, видывал виды, прежде чем подался в контрактники. Он снизу вверх уставился на Данила, подумал и спросил:
– Ты кто?
– Майор из центра, – миролюбиво сказал Данил.
– А пароль знаешь?
Ну какой у них тут в деревне мог быть пароль? Данил пожал плечами и честно сознался:
– Не знаю.
– Я тоже, – сказал часовой. – Пить будешь?
– Да можно бы, – сказал Данил. – А ребята где?
– Кто где, – исчерпывающе разъяснил часовой. – Кто за бражкой, кто спит. Летеха ужрался. Иди, там осталось…
– Узнаю широту русской души, – сказал Данил.
И выстрелил в него из предназначавшейся для Валентина авторучки. Туманная струя газа моментально растаяла, и часовой стал расслабленно заваливаться со ступенек. Данил, задержав дыхание, подхватил его, бережно уложил рядом с крыльцом и надел на шею ремень автомата.
Вошел в избу. Там была одна-единственная большая комната, голая и пустая, – должно быть, солдат поселили в пустовавший дом. Из мебели имелись только небрежно разложенные спальники. Рация стояла в углу, контрольная лампочка светилась зеленым. Повсюду валялись консервные банки, вспоротые и пустые, окурки, парочка автоматов, бушлаты. Поперек спальника храпел лейтенант, завалившийся навзничь. Вот так оно и бывает, хуже нет, когда человек держится-держится, а потом решит развязать – начинается такое, что хоть святых вон выноси…
Кроме блаженно дрыхнувшего лейтенанта в избе был еще один солдат. Он сидел на корточках у стены и, судя по бессмысленному взгляду, пребывал в той веселой стадии, когда запивший человек уже не различает времени суток и реальность от алкогольных снов отличит с превеликим трудом. Рядом стояло зеленое эмалированное ведро, в котором на донышке еще оставалось еще около двух литров напитка цвета какао.
Данил, осмотревшись, прошел в комнату.
– Ты кто? – тщательно сфокусировав на нем взгляд, спросил сидящий.
– Я, милок, твоя алкогольная галлюцинация, – сказал Данил.
И, не снимая автомата с плеча, выпустил в рацию короткую очередь. Рация брызнула обломками. Солдатик проморгался, дергая головой, и спросил:
– А звук где?
– А нету звука, – почти ласково объяснил Данил. – Я ж тебе мерещусь, сокол ясный… Ты хлебай, вон у тебя еще есть…
И медленно отступил к двери, как следует осмотревшись сначала и убедившись, что никакого оружия у похмельного контрактника под рукой нет – некоторые, бывает, начинают по своим алкогольным галлюцинациям палить почем зря…
Выйдя на улицу, он достал оба маячка, подошел к «уазику» и прилепил их снизу, под кузов. Потом прострелил обе передних шины. Тронув грузовик с места, сказал Логуну:
– У вас великолепные войска, полковник…
– Как везде, – сказал тот. – Не я ж их набирал, послали, что было… Только не думайте, будто все такие.
Данил промолчал, но он и сам не обольщался – конечно, те, которые з н а ю т совершенно точно, что тут делают в тайге комитетские войска, ничуть не похожи на непосвященную пехтуру, так что пронеси, Господи…
Лара вдруг нагнулась с сиденья, подняла наушники, прижала к уху. И протянула Данилу:
– Кажется, их вызывают…
Данил остановил машину, напялил наушники. Точно, в ушах колотился настойчивый голос:
– Беркут, Беркут, отвечайте первому, Беркут, отвечайте первому, прием…
– Беркут – это позывной тех, у кого я забрал рацию? – спросил он Логуна, сдернув наушники.
Тот неохотно кивнул.
Какой-то миг Данил колебался – и пришел к выводу, что ничем не рискует. Вряд ли все здесь прекрасно знают голоса друг друга, а запеленговать, даже если раскусят, не успеют.
– Я – Беркут, – сказал он, нажав нужные кнопки. – Беркут слушает, первый.
– Первый – это Куруман, – подсказал Логун добровольно.
– Почему медлите? – спросили на том конце невидимой ниточки.
– Поссать отходил, – ответил Данил.
– Как обстановка?
– Все спокойно, – сказал он хрипло.
– Куда ушли машины?
– Какие машины?
– Мать твою, вы что, нажрались там? – судя по тону, говоривший был в чинах. – Полтора часа назад оба грузовика ушли с объекта, они могли пройти только через тебя. Дзюба, ты что, блядь такая, машину в деревню за бражкой гонял?
– Да ты что, командир, – сказал Данил. – Все тихо…
Он боялся говорить много, длинными фразами – куруманский собеседник, похоже, старлея все же знал…
– А голос почему такой? – и, не дождавшись ответа, запустил матерную фразу. – Хрипишь, как сифилитик. Где грузовики, я тебя спрашиваю? Проходили через тебя?
– Ага…
– Оба?
– Оба…
– Не мямли, жопа! Говори подробно – когда прошли, кто был в машинах?
Данил решительно снял наушники, открыл дверцу и швырнул рацию обеими руками. Она ударилась о сосну и, судя по звукам, накрылась капитально. Ну и плевать. Все равно дальше нельзя было притворяться старлеем Дзюбой, что в лоб, что по лбу… Похоже, в Курумане немного запаниковали. И знают уже, что грузовики ушли. Логуна допрашивать бессмысленно, тут и так все ясно: за маячками следили по монитору, над планетой висит масса навигационных спутников, и не один Валентин был такой умный… Сейчас всполошатся. Станут вызывать все посты и точки, установят координаты неподвижных маячков, развернется облава, тут тебе и вертолет, и все прочие прелести. Хреновато. И все же район, куда он нацелился, у них определенно вне подозрений, можете смеяться, но чутье подсказывает…