Около семи вечера слева послышалось тонкое металлическое зудение, Данил торопливо вытащил из футляра бинокль, но вертолет прошел слишком далеко, десятикратная оптика поймала лишь пятнышко на горизонте, цветом почти сливавшееся с тайгой.
Песню «А вокруг голубая, голубая тайга» написал какой-то чудак, отроду в тайге не бывавший. Заросшие тайгой горы даже на большом расстоянии не выглядят голубыми, остаются столь же зелеными, разве что чуть подернувшись дымкой, делающей их темнее… Вот б е з л е с н ы е горы – те, точно, кажутся издали голубыми…
Около десяти вечера они остановились в распадке, у ручья. Можно было пройти еще с километр, но Данил решил остаться у воды, вскипятить чай. Английский кофе – вещь хорошая, но чай как-то привычнее, и организму с ним не в пример приятнее…
Валентин нажал кнопочки, присмотрелся к менявшимся цифрам.
– Неплохо, господа. Тридцать шесть километров.
– А не сто тридцать шесть? – без малейшего наигрыша простонала Лара, валявшаяся уже босиком. – Сколько там осталось, пятьсот?
– Около двенадцати, если учесть, что идти придется не по прямой, – сказал Валентин. – Ты же сама не захочешь идти прямиком по горам?
– Нет уж, избави господи… Джентльмены, суньте кто-нибудь в рот сигарету, сил нет в карман залезть. Мерси. Темнеет-то как быстро…
Темнота, в самом деле, накатывалась мгновенно. Валентин подсел к Данилу с картой, посветил фонариком:
– Завтра пойдем по этому вектору. Придется пересечь дорогу, она здесь петляет. Это, как я понимаю, обрыв…
– Непременно.
– А дальше начинается долина… Что это вы делаете?!
– Багульник добавляю, – сказал дядя Миша, бросая в закипавший чайник кусочки наломанных веточек. – Для аромата. Только и делов… Все, сейчас настоится. На карауле стоять ночью будем?
– Обязательно, – сказал Данил. – Кто из вас лучше переносит «собачью вахту»?
– По-моему, я, – кивнул Валентин. – Опыта больше.
– Значит, я стою первым, – сказал Данил. – Потом дядя Миша, потом вы… Только учтите, ручей так плещет, что ночью может неизвестно что почудиться, стреляйте с разбором…
– Постараюсь, – с ледяной вежливостью ответил Валентин.
Срубив несколько молоденьких сосенок, поставили подобие палатки, и Данил загнал остальных трех спать. Сам устроился у прогоревшего костра, положив рядом автомат на кучку лапника. Жаль, что нельзя было взять толковую собачку, с ней спокойнее, любой сюрприз учует издали…
Ручей лопотал поблизости, журчал, позвякивал, протяжно булькал. Никаких загадочных звуков из тайги почти и не доносилось – мыши, зайцы и совы, выходившие с темнотой на ночную жизнь, шуметь не привыкли. Ночные страхи, в общем, близко не подступали, и он сидел, расслабившись, без особых мыслей в буйной головушке.
Потом тишину разорвало могучее мяуканье – точь-в-точь кошка на крыше, только раз в десять посильнее. Мяв пронесся над тайгой, утих. И снова заорала лесная кошка, словно приветствуя показавшуюся над вершинами деревьев луну.
Полог приподнялся, выбралась Лара:
– Это кто? – Она подсела вплотную, зябко собрала пригоршней под горлом куртку.
– Ничего особенного, – сказал Данил. – Рысь орет. От нечего делать. Сидит на суку и упражняется…
– А она на нас не полезет?
– Не полезет. Серьезно. Вокруг, может, и походит…
Рысь заорала снова.
– То-то деревья были когтями изодраны… – сказал Данил. – Мы у нее на квартире, то бишь на участке. Обижается.
– Бог ты мой, небо какое…
В самом деле, было на что полюбоваться. Млечный Путь протянулся косой полосой, звезды казались величиной с вишню – а вокруг, везде, где достает взгляд, россыпь огоньков-одиночек.
– Я такого в жизни не видела…
– Ничего удивительного, – сказал Данил. – В городах такого не увидишь.
– А она не блажит больше… Правда, не подкрадется? – Лара подсела вплотную, прижалась, положила ему голову на плечо. – Романтики – хоть ложкой ешь…
Данил после некоторой борьбы с собой – в такую ночь и в самом деле тянет предаться самой разнузданной лирике – отстранил девушку:
– Ты, кажется, устала?
– Мужлан… Я только разнежилась…
– Это тебе не пикник, – твердо сказал Данил. – Выспаться всем нужно как следует, ясно? Завтра определенно будет соприкосновение с противником… Тебя это, конечно, не касается, но все равно…
– Я хорошо держусь?
– Ты замечательно держишься, – сказал Данил, коснулся губами ее щеки. – А если будешь молча подчиняться приказам, тебе вообще цены не будет…
– Валентин, мать его, как кибер… Ты придумал…
Данил коснулся пальцем ее губ, потом уха. Замахнулся, сделав яростное лицо, подтолкнул:
– Марш спать.
Как ни удивительно, она повиновалась без дискуссий.
…Внутренний будильник был поставлен на половину пятого. Данил полежал с открытыми глазами, привыкая к темноте, высунул голову из-под полога.
Рассвет – серый, зыбкий, м у т н ы й – только зарождался. Меж деревьями слоились медленно плывущие полосы тумана. Валентин, сидевший на том же месте, где вчера Данил, пошевелился – значит, не дремал. Данил на четвереньках выполз из-под полога, тихо вытянул автомат. Как ни бесшумно он двигался, белобрысый услышал, повернул голову. Сделав успокаивающий жест, Данил встал на ноги, повесил автомат на плечо, сунул в карман половинку газетного листа и пошел вниз под уклон, к зарослям, лениво ломая голову над весьма интересной проблемой: любопытно, когда же бравые мушкетеры, при навязанном им автором лихорадочном темпе жизни, ухитрялись покакать?
Возможно, человек, сидящий со спущенными штанами и автоматом наготове, кому-то и покажется смешным, но свидетелей вокруг все равно не было. Данил, сняв автомат с предохранителя, из рук его не выпускал. Мало ли что. Рысь, раздосадованная присутствием на ее участке посторонних, могла пожаловать в гости с самой неожиданной стороны. Да и медведи здесь в самом деле водятся – он не стал ничего говорить остальным, но вчера вечером заметил след на подходе к тому месту, где стали лагерем…